1
План
1.Вступление – почему именно эта тема.
2.Обзор критической литературы.
3.Тема двоемирия в творчестве Гофмана – многоплановость
произведений.
4.Люди и их двойники – тема отражения.
5.Двоемирие в природе и быту (мир вещей).
6.Заключение.
2
“«Двоемирие»
пронзительней всего воплотил в
искусстве слова именно
Гофман; оно
его опознавательный знак. Но Гофман не фанатик и не догматик
двоемирия;
он его аналитик и диалектик…”
А.Карельский
Вступление
Э.Т.А.
Гофман (1776-1822) – известный немецкий писатель, относящийся к эпохе немецкого
романтизма... А также композитор, театральный декоратор и постановщик, неплохой
художник... Все его увлечения гармонично сплетались в нем, его музыка и
театральный подход к жизни просвечивает в каждом его произведении. Просто так
сложилось, что написанное им сильнее всего затронуло души людей. Он стал
знаменитым писателем. По всему миру. И, конечно же, в России.
Творчество
Э.Т.А. Гофмана привлекало меня с детства. Уже тогда мне его сказки казались очень
реальными, наполненными богатым опытом и отнюдь не сумасшедшим смыслом. Многим
его произведения казались мрачными, но их мрачность как-то проходила мимо меня.
Многослойность повествований поражала – за обычной
сценой может скрываться несколько подпланов, как
несколько миров. Удивлял столь редкий талан видеть мир многомерным взглядом...
Можно сказать, что книги Гофмана сильно повлияли на определение моих интересов
в жизни.
В
своей работе я хотела рассмотреть принцип “двоемирия” в творчестве Гофмана на примере
двух произведений: “Золотой горшок” и “Песочный человек”. “Золотой горшок”: “
Читая эту сказку, трудно
предположить, что она была написана под
гром артиллерийских раскатов,
человеком, сидевшим без денег
в городе, где шла война. А
между тем это
именно так. "Золотой горшок" Гофман написал в 1813-1814 годах в Дрездене, в
окрестностях которого кипели бои с Наполеоном, уже потерпевшим поражение в
России. О том, как он писал эту сказку, Гофман рассказывал в
одном из писем: "В эти мрачные, роковые дни, когда со дня на день влачишь свое
существование и тем довольствуешься, меня тянуло писать как никогда -
будто передо мной распахнулись двери чудесного царства; то, что изливалось из моей души,
обретая форму, уносилось от меня в
каскаде слов"” (Чавчанидзе Д.
Романтический мир Эрнста Теодора Амадея Гофмана /Вступ.ст./ В
кн.: Э.Т.А. Гофман “Золотой горшок” и другие истории.)
Почему “Золотой горшок” - понятно, он весьма характерен для творчества Гофмана,
и в нем можно найти много замечательных примеров знаменитого двоемирия...
3
Но
выбор “Песочного человека”, кажется, нужно объяснить. Если в “Золотом горшке”
описана история подъема и стремления к совершенству, то в “Песочном человеке”,
написанном кстати сразу после “Эликсиров дьявола”, наоборот, я увидела путь
деградации человека и уничтожения личности страхом. Мне бы хотелось рассмотреть
эти два произведения как два полюса на шкале человеческого бытия.
4
«Гофман
в самых нелепых дурачествах своей фантазии умел быть верным идее»
В.Г.Белинский
«Гофман со своими
причудливыми карикатурами всегда и неизменно
держится земной
реальности»
Г.Гейне
Творчество
Гофмана всегда вызывало оживленный интерес, еще при жизни его. Нельзя сказать, что
признание мастерства принесло ему счастье. Он был прирожденным критиком
реальности, а люди не любят, когда их недостатки выставляют на всеобщее
обозрение. Но поборники справедливости увидели в Гофмане своего
и признали. Так и образовались два лагеря критики: противники и почитатели.
Противники пытались обвинить Гофмана в инакомыслии, сумасшествии и даже
шизофрении. Тема двоемирия и двойников в его произведениях наталкивала на мысль
о раздвоении личности. Этим его противники и пользовались – намного легче
навязать обществу мнение о том, что не стоит читать произведения сумасшедшего.
Поначалу
Гофмана признали не столько на родине, сколько в России. Россия, взбудораженная
волнениями, войной с Наполеоном, восстанием декабристов, была наилучшей почвой
для ироничных гофмановских творений. Первая же вещь,
переведенная на русский язык, “Девица Скудери” (вышла
в год смерти писателя), вызвала бурю споров и обсуждений. Молодой Герцен
посвятил ему первую статью. Написанная в эмоциональном, восторженном тоне, она
живо передает атмосферу увлечения Гофманом в те годы. Творчество Гофмана
повлияло на произведения многих русских писателей. Здесь можно назвать и
Пушкина (“Гробовщик” и “Пиковая дама”), и Лермонтова (“Штосс”).
Наиболее глубокое воздействие оно оказало на Гоголя (“Нос”, “Портрет”, “Записки
сумасшедшего”)и Достоевского (“Двойник”). О Гофмане
писал и Белинский. К примеру, сравнивая Гофмана с Жан Полем Рихтером, он писал:
“Юмор Гофмана гораздо жизненнее и жгучее юмора Жан Поля – и немецкие гофраты, филистеры и педанты должны чувствовать до костей
своих силу юмористического Гофманова бича”.
5
Из
немецких авторов, обращавших свое внимание на творчество Гофмана, нужно,
пожалуй, назвать Г. Гейне, Р. Гайма, П. Рэймана.
В
первые десятилетия двадцатого века произошел новый всплеск увлечения Гофманом.
Поэты “Серебряного века” (Мейерхольд, Анна Ахматова), художники, литературные и театральные критики
обращаются к его творчеству. В 1921г. В Петрограде возникло содружество молодых
писателей, назвавашихся “Серапионовыми
братьями” (М.Зощенко, Н.Никитин, В.Каверин и др.), а четверть века спустя об их
уже былом тогда сотрудничестве напомнил в своем докладе А.А.Жданов. И
вслед за Ахматовой и Зощенко подверг и
всю группу, и ее “идейного вдохновителя” Гофмана жестокому преследованию. Имя
Гофмана стало полузапретным, в учебниках о нем
отзывались с пренебрежением, с уничтожающими оценками и ярлыками. Произведения
перестали издаваться. И только в середине 1960-х годов они начали возвращаться
к читателям новых поколений...
Среди
основных критических работ по вопросу
двоемирия в творчестве Гофману я хотела бы рассмотреть работы Н.Я.Берковского,
И. Миримского, А. Ботниковой,
В. Гильманова, А.Карельского, С.Тураева и других. А
также разобрать некоторые статьи из сборника статей по творчеству Гофмана,
изданному издательством “Наука” в 1982 году. Все эти работы рассматривают
произведения Гофмана с разных точек зрения, выявляя их многогранность и
многоаспектность. Кто-то разбирает философский аспект, кто-то стилистический.
Но практически во всех работах так или иначе затрагивается вопрос двоемирия и
двойничества. И эту тему разные авторы рассматривают также с разных сторон и
разных аспектов.
Н.Я.Берковский,
автор работы “Романтизм в Германии” подробно рассматривает тему
двойников. По его мнению, Гофман замечательно проиллюстрировал мысль о том,
что: “Двойник — величайшая обида, какая может быть нанесена человеческой
личности. Если завелся двойник, то личность в качестве личности прекращается.
Двойник — в индивидуальности потеряна
индивидуальность, в живом потеряна жизнь и Душа”. Еще Берковский обращает наше внимание на театральный
подход Гофмана к своим персонажам: “Человек, по Гофману, — сценическое явление, прежде
всего он входит в состав зрелища,
повинуясь требованиям его. По крайней
мере, с этого начинается всякое знакомство с заново выступающим
персонажем, он по- театральному предъявлен нам, это актерский выход...” И хотя здесь нет прямого указание
на тему двоемирия, но она угадывается за параллелями “герой-актер”, “сцена- реальная жизнь”.
И.
Миримский в работах своих разбирает тему двуплановости художественного мира Гофмана и явление
духовного дуализма. “Все романтические герои Гофмана – двоедумы,
страдающие “самой странной и вместе с тем самой опасной болезнью” -
“хроническим дуализмом”, душевной раздвоенностью. В каждом из них живут две
души, постоянно враждующие друг с другом: земная и
небесная, прозаическая и поэтическая”.
6
Он
считает, что Гофман каждым своим произведением пытался показать, насколько
несовместимы эти миры. И основная трагедия заключается в невозможности быть
совершенным человеком среди филистеров, в том, что не притянуть мир совершенный
в мир реальный. Гофман, как считает И. Миримский, сам
не находит решения этого противоречия, но продолжает свой трудный путь вместе
со своими героями-романтиками в надежде все-таки когда-нибудь отыскать
настоящую Атлантиду.
А. Ботникова в своей
работе “Функция фантастики в произведениях
немецких романтиков” рассматривает
опять таки же проблему несовместимости мира реального с миром иллюзорным: ”Как
и у Тика, поэтический мир сказки у Гофмана принципиально противопоставляется
прозаической действительности. Но у Гофмана при всей предметности и даже
динамичности изображения сказочного мира четче проступает мысль о его
иллюзорности. Владение фантастическим царством является исключительной
прерогативой наивных поэтических душ, способных в мечте «сбросить с себя бремя
пошлой жизни» и найти блаженство в царстве, «которое дух часто открывает нам,
по крайней мере во сне”. В отличие от И. Миримского
А. Ботникова читает, что целью иронии Гофмана было
доказать, что мечтания о мире “иллюзорном” есть бегство от богатств мира
реального, и, следовательно, абсолютно бесполезны. И что Гофман призывает
видеть “музыку небесных сфер и высшую гармонию” в мире физическом.
В.
Гильманов в статье «Мифологическое мышление в сказке Э.Т.А Гофмана “Золотой Горшок”» рассматривает “двоемирие символов”.
Пытаясь понять, что означает столь странная символика в сказке, Гильманов приходит к весьма интригующим результатам: за
сплетением символов проглядывает алхимический путь совершенства, который
приводит Ансельма к высочайшему блаженству. Между прочим, сам Золотой горшок,
по одной из версий автора, может являться символом Святого Грааля, а обладание
им – обретением блаженства на земле.
Пожалуй, здесь следует сказать, что символика Гофмана вообще близка к
масонской символике.
Е.
Карабегова, автор статьи “Роль автора-повествователя
в сказочных повестях Э.Т.А. Гофмана”,
определяет двоемирие самого автора, Гофмана как режиссера собственных
произведений, подчеркивая именно театральный подход к построению сюжета.
“Гофман рассматривает театральное действо как возможность для наиболее
органического сочетания действительности с фантастикой, как наиболее адекватную
форму для выражения романтического «двоемирия»” Наверное, поэтому сказки
Гофмана так легки в постановке. Также Е. Карабегова
обращается и к теме двойников: “Категория
театральности в сказках Гофмана нередко воплощается в мотиве двойников.
Возникновение двойников в сказках Гофмана также связано с особым видением мира
– в его двуединстве, в поэтическом и обыденном
обличье ... различные воплощения героя могут рассматриваться и как своеобразные
роли, которые он играет в сказке, как еще одно проявление театральности уже на
другом уровне повествования”.
7
Работа
М.Бента “Поэтика
сказочной новеллы Гофмана как реализация общеромантической
эволюции” почти не относится к теме
двоемирия – она прослеживает процесс изменения гофмановского
мировоззрения во времени. Но упоминание о двоемириии
все же есть. Причем весьма в интересном ключе: “...создается впечатление трехчастности мировоззренческой концепции: золотой век,
изгнание из рая и двоемирие – возвращение в блаженную страну с помощью
искусства”. Автор считает гофмановское двоемирие компромиссом между совершенством и
реальностью, и компромисс этот найден автором только для того чтобы избежать
жестокой безысходности. М. Бент считает, что
компромисс этот жалок, и что Гофман сам осознает, насколько он смешон, и с
горькой иронией высмеивает “рай на земле”.
Особо
надо отметить статью А. Карельского (предисловие к полному собранию сочинений
Гофмана). Автор очень прочувствовано, глубоко описывает и творческий путь
Гофмана, и его личность, и его творения. Вот, например, что он пишет про самого
Гофмана: “Художник обречен жить в мире собственных фантазий, отгородившись
от внешнего мира защитным валом презрения либо ощетинившись против него колючей броней иронии, издевки,
сатиры. И в самом деле,
таков как будто Гофман и в "Кавалере Глюке", и в "Золотом горшке", и в
"Собаке Берганце", и в "Крошке Цахесе", и в "Повелителе блох", и в
"Коте Мурре".
Есть и
другой образ Гофмана:
под маской чудачествующего
потешника скрывается трагический певец раздвоенности и отчужденности
человеческой души (не исключая уже
и души артистической), мрачный
капельмейстер ночных
фантазий, устроитель хоровода двойников, оборотней,
автоматов, маньяков, насильников
тела и духа. И для этого образа тоже легко найти
основания: в "Песочном человеке", "Майорате", "Эликсирах дьявола", "Магнетизере", "Мадемуазель де
Скюдери", "Счастье игрока".
Эти
два образа, переливаясь, мерцая,
являются нам, так сказать, на авансцене гофмановского
мирового театра. А ведь в глубине, ближе
к кулисам, маячат, то
обрисовываясь, то размываясь, еще и
другие образы: веселый и добрый сказочник
- автор прославленного "Щелкунчика"; певец
старинных ремесел и патриархальных устоев - автор "Мастера Мартина-бочара" и
"Мастера Иоганнеса Вахта"; беззаветный жрец Музыки -
автор "Крейслерианы"; тайный поклонник Жизни - автор "Углового
окна".”
А.Карельский подробно рассматривает тему двоемирия в каждом из
произведений, и “Золотой горшок”, и “Песочный человек” тоже не обойдены
вниманием.
8
В
сборнике статей издательства “Наука” составители попытались разнопланово
отразить творчество Гофмана, собрав самые разные работы. К теме двоемирия
относятся статьи С. В. Тураева, Ф. П. Федорова, Л. В. Славгородской,
Г. А. Шевченко, И. Бэлза... Точки зрения очень различаются, но вместе создают
вполне объемную картину. Получился превосходный синтез мнений. Например, работа
Л. В. Славгородской анализирует проблему проявления
двоемирия в описаниях природы,
С.В.Тураев – в концепции личности, Ф.П.Федоров – во временном континууме,
Г.А.Шевченко – в многослойности образов героев...
В
своей работе я привожу много цитат вышеуказанных авторов и не только.
Анализируя этот комплекс критических статей, я тоже решила рассмотреть тему
двоемирия в нескольких аспектах:
1. Тема двоемирия в творчестве
Гофмана – многоплановость произведений: в этой части работы я попытаюсь
проанализировать многослойность самих произведений и
двоемирие самого Гофмана в той степени, насколько оно отражалось в “Золотом
горшке” и “Песочном человеке”.
2. Люди и их двойники – тема
отражения – эту главу я посвящу двойственности характеров героев и их двойникам.
3. Двоемирие в природе и быту (мир
вещей) – здесь я прослежу, как проявляется двоемирие повседневных вещей и мира
природы.
9
Тема
двоемирия в творчестве Гофмана – многоплановость произведений.
Мне
произведения Э.Т.А. Гофмана напоминают слоеный пирог: за каждым слоем
скрывается еще один. Можно привести и более распространенную метафору: его
произведения – это сценическое действо, а сам Гофман и режиссер, и дирижер, и
постановщик спецэффектов. Актеры играют у него по две-три роли в одной и той же
пьесе. А за одним сюжетом угадываются еще как минимум два. “Есть искусство, к которому повести и новеллы
Гофмана более всего приближены. Это
искусство театра. Гофман — писатель
с ярким театральным сознанием. Проза Гофмана почти всегда — вид сценария, скрытно осуществленного.
Кажется, что в своих
повествовательных произведениях он все еще направляет спектакли в Бамберге либо сохраняет свое место у дирижерского пульта в дрезденских и лейпцигских
спектаклях группы Секонды. У него то же расположение
к сценарию как к самостоятельной художественной форме, что и у Людвига
Тика. Как у отшельника Серапиона, у Гофмана
страсть к зрелищам, которые восприняты не физическим оком, а умственным.
Он почти не писал текстов для сцены, но
проза его — театр, созерцаемый духовно,
театр невидимый и все же видимый.” (Н.Я.Берковский).
Действительно, Гофман – истинный режиссер, а его новеллы
похожи на театральное действо, поэтому они так легки для постановки. Каждое
действие имеет сцену с прекрасными декорациями, хорошо прорисованных персонажей
с характерными костюмами. Причем занимательно - при прочтении возникает
ощущение, что персонажей играют актеры одной и той же труппы. Есть роль
романтика (Ансельм и Натанаэль, можно еще сказать и о
Бальтазаре), роль молодой девушки (Вероника, Клара, Кандида), роль светлого мудреца и мага (Линдгорст,
Проспер Альпанус) и роль
мага-злодея (Коппелиус или Дроссельмейер
из “Щелкунчика”). В этом тоже есть своеобразное проявление двоемирия – люди
реальные и их маски. Правда, Гофману не важны судьбы его актеров, их задача
хорошо сыграть роли... “На самом деле душа Гофмана, душа его искусства шире и
музыки и литературы:
она - театр. В театре этом есть, как положено, и музыка, и драма, и комедия, и
трагедия. Только роды и виды не разделены: свяжите образ Гофмана-актера (и
режиссера) с одной, сиюминутной ипостасью - он в следующую секунду, ошеломив
вас кульбитом, предстанет совсем иным. Гофман и устраивает этот театр, и
существует в нем; он сам оборотень, лицедей,
гистрион до кончиков ногтей.
Например, описать своего героя, дать его портрет - это ему чаще всего
скучно, он это если и сделает, то мимоходом,
не смущаясь шаблонами; как в театре:
ремарки - балласт.
Но зато он
охотно покажет его, покажет в
действии, мимике, жесте -
и чем гротескней,
тем охотней. Герой сказки
"Золотой горшок" вылетает
на ее
страницы, сразу угораздив в
корзину с
10
яблоками и пирожками; яблоки катятся во все
стороны, торговки бранятся,
мальчишки радуются поживе – срежиссирована сцена, но
и создан образ!
Гофман
спешит не изваять и отчеканить
фразу, не выстроить ажурное или
монументальное здание философской
системы, а выпустить
на сцену живую, бурлящую, напирающую жизнь. Конечно, на
фоне отрешенно философствующих романтических витий,
сновидчески
уверенно и бесстрашно шествующих
по эмпиреям духа над его безднами, спотыкающийся, балансирующий Гофман
выглядит дилетантом, потешником - дитя площади и балагана. Но,
между прочим, и у площади с
балаганом, не забудем, тоже есть своя философия; только она не выстроена, а явлена.
Они тоже - проявление жизни, одна из ее сторон. И как мы увидим, именно та сторона, от которой Гофман, при
всей своей несомненной тяге к эмпиреям духа,
не в силах оторваться...” (А.Карельский «Предисловие к
полному собранию сочинений Э.Т.А.Гофмана»).
Сцены битв со злодеями тоже напоминают бутафорные
сражения на сцене театра. Они символичны и как бы ненастоящи.
Сам мотив сцены у Гофмана также имеет много смыслов: это и сцена театральная,
это и сцена жизни, а самое главное – это сцена души человеческой. Правда, здесь
больше подошло сравнение с ареной битвы. Ибо бьются не на жизнь, а на смерть за
душу Бог и Сатана: “Мир гофмановской вечности
охвачен борьбой, но борьбой, не ведущей к развитию, становлению,
созиданию, борьбой, длящейся в бесконечности, не имеющей
предела. Гофмановская вечность
— арена борьбы Господа и Сатаны.” (Федоров Ф.П. «Время
и вечность в сказках и каприччио Гофмана».) Куда человек свернет: к видению божественной и природной гармонии, как это
сделал Ансельм, или к потере духовного видения и созерцанию ужасов преисподней,
как это вышло у Натанаэля?..
Двоемирие содержится и в повествовании в целом. Снаружи
это просто сказки, забавные, занимательные, немного поучительные. Причем, если
не задумываться над философским смыслом, то мораль даже не всегда понятно, как
при прочтении Песочного человека. Но как только мы сопоставляем сказки с
философией, мы видим историю души человеческой. И тогда смысл возрастает во стократ. Это уже не сказочка, это стимул к решительным
подвигам и действиям в жизни. Этим Гофман наследует старинным народным сказкам
– в них тоже всегда зашифрован, запечатан глубинный смысл. К примеру в
повествовании архивариуса Линдгорста, а на самом деле
духа Саламандра, о юноше Фосфоре содержится история пути души человеческой из
рая на землю. Эту историю я разберу в главе о двоемирие в природе и быту.
11
Даже время в произведениях Гофмана двойственно. Есть
обычный ход времени, а есть время вечности. Эти два времени тесно
взаимосвязаны. И опять таки же, лишь посвященному в тайны мироздания дано
видеть, как вечность прорывается сквозь завесу повседневного размеренного хода
времени. Приведу выдержку из работы Федорова Ф.П. “Время и вечность в сказках и
каприччио Гофмана”: “...история взаимоотношений
студента Ансельма с семейством конректора Паульмана
(«Золотой горшок») — это земная история,
в меру банальная, в меру трогательная, в меру комическая. Но одновременно,
как и в новеллах, есть сфера высшего, внечеловеческого, внеисторического, есть сфера вечности. Вечность неожиданно
стучится в повседневность, неожиданно обнаруживает себя в
повседневности, рождая переполох
в трезвом рационалистическом и позитивистском сознании,
не верящем ни в бога, ни в черта. Система событий, как правило,
берет свой отсчет с момента вторжения вечности в сферу бытовой
истории. Ансельм, не ладящий с вещами, опрокидывает корзину с яблоками и пирожками;
лишая себя праздничных удовольствий (кофе, двойного пива, музыки и
созерцания нарядных девушек), он
отдает торговке свой
тощий кошелек. Но комическое это
происшествие оборачивается нешуточными последствиями. В резком пронзительном
голосе торговки, отчитывающей незадачливого юношу, звучит такое, что повергает в
ужас и Ансельма, и гуляющих обывателей. В реальное заглянуло
сверхреальное, точнее, сверхреальное
обнаружило себя в реальном. Земля,
погруженная в быт, в
суету сует, в игру
ограниченных интересов, не
ведает высшей игры
— игры космических сил, игры
вечности...” Вечность по Гофману – тоже магия, таинственная область
мироздания, куда не хотят и боятся заглядывать довольные жизнью обыватели.
И, наверное, одним из самых главных “двоемирий”
повествований Гофмана является двоемирие самого автора. Как писал А.Карельский в своем предисловии к полному собранию сочинений Э.Т.А.Гофмана: “Мы подошли к самой сокровенной и самой немудреной тайне Гофмана. Его неспроста преследовал
образ двойника. Он до самозабвения, до безумия любил свою Музыку, любил Поэзию,
любил Фантазию, любил Игру - и он
то и дело изменял им с Жизнью, с ее многоликостью, с ее и горькой и
радостной прозой. Еще в 1807 году он написал своему другу Гиппелю
- как бы оправдываясь перед самим собой
за то, что выбрал себе в качестве основного не поэтическое, а юридическое поприще: "А главное, я полагаю,
что, благодаря необходимости
отправлять, помимо служения искусству,
еще и гражданскую службу, я приобрел более широкий взгляд на вещи
и во многом избежал эгоизма, в силу
коего профессиональные художники, с позволения сказать, столь несъедобны".” Даже в социальной
жизни он не мог быть кем-то одним. Он был похож на своих “актеров”, выполняющих
разные задачи, но с одним потенциалом. Основная причина двоемирия произведений
Гофмана в том, что двоемирие раздирало прежде всего его самого, оно жило в его
душе и проявлялось во всем.
12
Обобщающее
резюме можно найти в работе Жирмунской Н.А. “Новеллы
Э.Т.А. Гофмана в сегодняшнем мире”: “В отличие от гейдельбергских
романтиков высокое и низкое, идеальное и земное не противостоят у Гофмана друг
другу как бесконечно далекие полюса, а тесно сплетаются в реальной жизни, порою
— в личности одного и того же человека. Подлинные Дрезден или Берлин с их
улицами, лавками, кондитерскими, увеселительными садами мгновенно
оборачиваются сказочной фантасмагорией — волшебной Атлантидой («Золотой
горшок») или средневековым шабашем ведьм («Выбор невесты»). Герои живут в разных
измерениях пространства и времени, незаметно переходя из одного в другое,
принадлежат сегодняшнему повседневному быту и легенде («Фалунские
рудники», «Артуров двор»). При этом фантастический, парящий над реальностью мир
так же несвободен от борьбы добра и зла, как и обыденный мир человеческих
отношений. Темные и светлые силы борются и в неземных сферах
и в убогой реальности карликовых немецких княжеств с их марионеточным двором,
шутовским монархом, министрами и фрейлинами, а точкой пересечения
противоборствующих сил оказывается главный гофмановский
герой — не защищенный внешним благополучием, тянущийся к духовному началу, к
искусству, к романтической мечте, хотя далеко не сразу понимающий свой истинный
путь и жизненное призвание, — студент Ансельм («Золотой горшок»),
художник Траугот («Артуров двор»), музыкант Иоганнес Крейслер.
Действительность предстает в фантастическом обличье, которое может украшать,
облагораживать ее — и тут же искажать до отвращения, оборачиваться обманчивой иллюзией
и разочарованием.
Устами
многих своих персонажей Гофман на разные лады варьирует мысль: нет ничего более
невероятного, фантастичного, чем то, что ежедневно
совершается в реальной жизни...”
13
Люди
и их двойники – тема отражения.
“Одним из преломлений гофмановского двоемирия является тема двойника.” (Жирмунская Н.А. Новеллы Э.Т.А. Гофмана в сегодняшнем мире.)
Пожалуй, одной из самых важных тем творчества Гофмана – это тема двойников. Эту
тему можно подразделить еще на две: тема двойников в социуме (подмена
человеческой индивидуальности общими стереотипами)и
тема двойственности человеческого сознания. Если говорить о первой, то она
прекрасно освещена и в “Песочном человеке” и в “Золотом горшке”. А тема
двойственности человеческого сознания настолько срослась с душой самого
Гофмана, что кажется и все его произведения вышли из нее.
Разберем
сначала первую тему. В произведениях Гофмана всегда звучала едкая ирония по
поводу бюрократизма общества, ему претило то, что общество ценит в людях не
таланты, не индивидуальность, не мысли и чувства, а внешние, общие элементы.
Против подобной “уравниловки” Гофман нашел прекрасный метод борьбы –
литературный прием двойников. Об этом превосходно говорит в своей работе
Н.Я.Берковский: “...Уже в «Золотом горшке»
появляется с тех нор навсегда с Гофманом связанная тема двойника — в
комедийно-сатирическом своем варианте. Двойник здесь не назван двойником, как
это станет делать Гофман в дальнейшем, и тема двойника здесь только сквозит в одном, другом, третьем фрагментах
повести. Пятая вигилия:
Вероника Паульман предается грезам. Ансельм стал гофратом, она
- женой его, они снимают прекрасную
квартиру на одной из лучших улиц, у нее модная шляпа, новая турецкая шаль, все это очень ей к лицу, и в
элегантном неглиже она завтракает у себя на балкончике. Мимоидущие франты задирают головы кверху, и она слышит, как
франты восхищаются ею. Возвращается гофрат Ансельм, вышедший по делам еще с утра. Он
поглядывает на свои золотые часы с репетицией
и заводит их. Пошучивая и посмеиваясь, из жилетного кармана он извлекает чудесные серьги, самой модной работы, которые он и надевает на нее. Вероника
бежит к зеркалу. чтобы
посмотреть, какая она в этих серьгах. Проходят месяцы, и вот не Ансельм, потонувший где-то в дебрях дома Линдхорста, влюбленный в золотую змею Серпентину, стал гофратом как
все того ожидали, но регистратор Геербранд. В зимний день, в именины Вероники, не глядя на мороз, в
башмаках чулках, с букетом цветов к ней является Геербранд,
ныне гофрат Геербранд. Он преподносит
ей пакетец, откуда ей блеснули прекраснейшие серьги.
Еще какие-то месяцы миновали, и госпожа
надворная советница Геербранд уже сидит на балкончике
давно задуманного дома, на
задуманной улице, прохожие молодые люди лорнируют ее и делают по поводу нее
самые лестные замечания — вигилия
одиннадцатая. Эпизоды в вигилии пятой и в вигилии
одиннадцатой почти тождественны. Все повторилось как бы по заказу вечного возвращения. В эпизодах те же действующие лица. Разница во временах года:
в грезах Вероники было лето, в
14
действительности Вероники — зимний день, но это ничуть не существенно. И тут и там муж, гофрат по табели о рангах.
Можно опустить подробности, что героем одного эпизода был красивый и поэтически
настроенный Ансельм, а другого — скучнейший
прозаик Геербранд. Вероника от одного гофрата перешла к
другому гофрату же, гофрат
сохранился, что единственно важно. Человек может обмениваться без потерь на другого человека, если существо
обоих — имущество, положение, место
в бюрократической иерархии. Гофрат Геербранд — двойник гофрата
Ансельма. В роли жениха или мужа каждый из
них дублирует другого. Брак с одним гофратом — копия брака с другим, даже в подробностях, даже в серьгах, которые они приносят в подарок своей невесте
или жене. Для Гофмана слово «двойник»
не совсем точное: Ансельма Вероника
могла бы обменять не только на Геербранда, а на
сотни, на великое множество их. Суть не в удвоении, суть в том, что
подтачивается единственность человеческой личности. Если кого-то можно
приравнять к кому-то другому, то почему бы не приравнять его еще к самому неопределенному множеству других. Существовал Ансельм как лицо однократно
данное, через Геербранда, через брак Вероники с Геербрандом
Ансельм превратился в явление, данное многократно, суммарное, типовое. Двойник — величайшая обида, какая может быть
нанесена человеческой личности. Если завелся двойник, то личность в качестве
личности прекращается. Двойник — в индивидуальности потеряна индивидуальность, в живом потеряна жизнь и Душа...
По Гофману, человеку как целостному явлению, как душе, как личности не дано осуществить себя во внешнем мире, человек принят во внешний мир как деталь, по какой-то
своей частности, как студент Ансельм -- по таланту почерка.
Остальное не имеет спроса, не считается. А по
частностям каждый заменим другими...”
В
Золотом горшке не только Ансельм имеет двойника в этом смысле. Вероника тоже
имеет двойника – Серпентину. Правда, сама Вероника не подозревает об этом.
Когда Ансельм подскальзывается на пути к возлюбленной
Серпентине и разуверивается в мечте – Вероника, как
социальный двойник, приходит к нему. И Ансельм утешается социальной, общей
деталью – “синими глазками” и милой внешностью. Подменяет Серпентину на тех же
основаниях, на каких поменяла Вероника Ансельма на гофрата
Геербранда. Правда, романтический дух Ансельма не дал
ему совершить предательство и стать такими как все.
В
“Песочном человеке” проблема социальных двойников поставлена намного острее.
Заводная кукла Олимпия – это как раз скопление всех возможных штампов, нужных
обществу для признания человека, и ничего больше. Обществу, оказывается, не
нужна человеческая душа, не нужна индивидуальность, вполне достаточно
механической куклы. И здесь эта проблема пересекается еще и с проблемой эгоизма
– никому не нужны человеческие мнения и мысли – нужно, чтобы их выслушивали,
чтобы признавали и соглашались, и этого досаточно.
Обратимся к работе Берковского: “Гофман любил подсмеиваться, какие удобства
вносит в жизнь своей среды
15
человек-автомат. Сразу
же отпадает всяческая озабоченность по поводу ближнего, нет беспокойства о
том, что ему надобно, что он думает, что чувствует... В новелле «Песочный
человек» студент Натаниэль не мог не влюбиться в куклу по имени Олимпия,
которую ему подсунул профессор Спалланцани, — она
только слушает, но сама ничего не говорит, не судит, не критикует; у Натаниэля великая уверенность, что она одобряет его
произведения, которые он перед нею читает, что она восхищается ими. Олимпия —
деревянная кукла, вдвинутая в общество живых людей, слывущая тоже человеком
среди них, самозванка, втируша, Tintruse.
Принявшие втирушу, обольщенные ею несут возмездие - они заражаются сами ее
деревянными качествами, глупеют, оболваниваются, как это и случилось с Натаниэлем. Впрочем, Натаниэль кончил
безумием...” В Олимпии Натанаэль, как Нарцисс
любуется лишь собой, в ней он любит свое отражение, за счет нее он
удовлетворяет свои амбиции. И ему не важно, есть ли у куклы сердце. Кстати, Натанаэль тоже, как и Ансельм – романтик, один из тех, кому
дано видеть другую реальность. Но его эгоизм и страх позволяют увидеть лишь
дорогу вниз. Его романтизм обращен вовнутрь, а не во
вне. Эта закрытость и не позволяет ему увидеть реальность.
Об
этом неплохо говорит Карельский в своем предисловии к
полному собранию сочинений Э. Т. А. Гофмана: “...В повести "Песочный человек"
(созданной, кстати, сразу
вслед за "Эликсирами
дьявола") ее герой Натанаэль - еще один юный
представитель клана "энтузиастов" -
одержим паническим страхом перед
внешним миром, и эта миробоязнь постепенно
приобретает болезненный, по сути, клинический характер. Невеста Натанаэля Клара пытается образумить его: "...мне
думается, что все то страшное и ужасное,
о чем ты говоришь, произошло
только в твоей душе, а действительный внешний мир весьма мало к тому причастен... Ежели существует темная сила, которая враждебно и предательски забрасывает
в нашу душу петлю... то она должна
принять наш собственный образ, стать нашим "я", ибо только в этом случае уверуем мы в нее и
дадим ей место в нашей душе,
необходимое ей для ее таинственной работы". Не дать темным силам места в своей душе -
вот проблема, которая волнует Гофмана, и он все сильнее подозревает, что именно
романтически-экзальтированное сознание
этой слабости особенно подвержено. Клара, простая и
разумная девушка, пытается
излечить Натанаэля по-своему: стоит ему начать читать
ей свои стихи с их "сумрачным, скучным мистицизмом", как она сбивает
его экзальтированность лукавым напоминанием, что у нее может убежать кофе. Но
именно потому она ему и не
указ: она, выходит,
убогая мещанка! А вот заводная кукла Олимпия, умеющая томно вздыхать и
при слушании его стихов периодически испускающая
"Ах!",
оказывается Натанаэлю
предпочтительней, представляется ему
"родственной душой", и он влюбляется в нее, не видя, не понимая, что
это всего лишь хитроумный механизм, автомат.
16
Этот
выпад, как легко почувствовать, куда
убийственней, чем насмешки над юношеским
донкихотством Ансельма или Бальтазара. Гофман, конечно, судит не целиком
с "трезвых" позиций
внешнего мира, в стан
филистеров он не
переметнулся; в этой
повести есть блистательные сатирические страницы, повествующие о том,
как "благомыслящие"
жители провинциального городка не только принимают куклу в свое
общество, но и сами готовы превратиться в автоматы. Но первым-то начал
ей поклоняться романтический
герой, и не случайно эта
гротескная история кончается его
подлинным сумасшествием”.
Интересен
гофмановский прием в “Песочном человеке” - Клару Натанаэль обзывает “...бездушный, проклятый автомат”, а в
Олимпии признает высочайшую гармоничную душу. В этой подмене видится
жесточайшая ирония – эгоизм Натанаэляне знает границ,
он любит только себя и готов принять в свой мир лишь свои отражения...
Оставим
на время Натанаэля и посмотрим на эту ситуацию в
целом. Олимпия – воплощенная насмешка над обществом. И эта издевка была
рассчитана именно на пробуждение совести у людей “благочестивого общества”.
Даже по тексту видно, что у Гофмана была явная надежда хоть на какую-то
положительную реакцию, правда слабая. Чего
стоят одни только
резюмирующие замечания
Гофмана об атмосфере, установившейся в
этом обществе среди "высокочтимых господ" после
обнаружения обмана с манекеном: "Рассказ
об автомате глубоко запал
им в душу,
и в них
вселилась отвратительная
недоверчивость к человеческим
лицам. Многие влюбленные,
дабы совершенно удостовериться, что они пленены не деревянной куклой, требовали от
своих возлюбленных, чтобы те
слегка фальшивили в пении и танцевали не в такт... а более всего, чтобы они не
только слушали, но иногда говорили и сами, да так, чтобы их речи и впрямь выражали мысли и чувства.
У многих любовные связи
укрепились и стали задушевней,
другие, напротив, спокойно разошлись". Это все, конечно,
очень смешно, но в иронико-сатирической аранжировке здесь предстает очень
серьезная социальная проблема:
механизация и автоматизация
общественного сознания. Убийственная ирония Гофмана борется с ней жестоко и
беспощадно, иногда все-таки побеждая...
17
Разберем
теперь вторую тему: двойственность человеческого сознания. Именно из этой темы
вышло все двоемирие Гофмана, в том числе и двоемирие вещей и природы.
Способность видеть за внешним скрытое дарило Гофману и высочайшее блаженство, и
невыразимые страдания от того, что его никто не
понимал. Все его герои – такие же одиночки по жизни, как и он, только одиноки
они не внешне, а намного страшнее – они одиноки душой. И своими произведениями
Гофман пытается показать всю красоту того мира, что прекрасной музыкой звучала
в его душе, раскрыть понимание мироздание, что требовательно рвалось наружу: в
музыку, в сказки и новеллы.
Любой
человек по Гофману – двойственнен. Только одни
закрывают на это глаза, другие же признают свою двойственность. В мире
“Золотого горшка” и “Песочного человека” существует три лагеря противостояния.
Первый – это не люди, но феи или злые духи – это не важно. Главное то, что
живут они больше в мире невидимом и несут нам познания о нем, его мудрость или
его философию, как темную сторону, так и светлую. Второй лагерь – это
филистеры, достопочтенные бургеры – закостенелые в
своих убеждениях люди, которые не хотят, и потому не могут видеть многообразия
реальности. Им важны лишь определенный набор шагов от
рождения и до смерти. А третий лагерь – совсем немногочисленный – те
самые романтики, что мечутся от первых до вторых. Эти словно живут на
пересечении двух реальностей, постоянно совершая свой выбор то в пользу одного,
то в пользу другого. Именно на их внутреннем конфликте и построены сюжеты
произведений.
В
Золотом горшке жителем мира невидимого прежде всего является Линдгорст – могущественный
Саламандр. Его двойственность заключается в том, что он вынужден прятать от
людей свою истинную сущность и притворяться тайным архивариусом. Но он
позволяет своей сущности проявляться для тех, чей взор открыт миру невидимому,
миру высшей поэзии. И тогда тот, кто мог, видел его превращения в коршуна, его
царственный вид, его райские сады дома, его поединок. Ансельму открывается
мудрость Саламандра, становятся доступны непонятные знаки в рукописях и радость
общения с обитателями мира незримого, в том числе и с Серпентиной. Еще одним
жителем невидимого является старуха с яблоками – плод союза драконова пера со
свеклою. Но она представитель сил темных и всячески пытается помешать
осуществлению замыслов Саламандра. Ее мирской двойник – старуха Лиза, колдунья
и ворожея, заведшая Веронику в заблуждение... В Песочном человеке таким жителем
является образ Песочного человека, он, хоть и не участвует в самом действии, но
косвенно влияет на весь сюжет. А также адвокат Коппелиус,
который воплощает злые силы, влияющие на душу Натанаэля.
Весь их мир Натанаэлю не позволяет увидеть прежде
всего безумный страх, но мир этот подразумевается...
Почтенными
бюргерами в Золотом горшке являются прежде всего конректор
Паульман и Геербранд. Но и
в них присутствует двойственность. Бесшабашная вечеринка с пуншем проявляет в
них видения мира незримого. Но они не открываются ему с радостью. После
вечеринки они закрывают
18
чудеса словом
“сумасшествие”, и эта общепринятая мера спасает их веру в надежность и стабильность
узкого и привычного мирка. В Песочном человеке таковы,
как ни странно Лотар и Клара. Но здесь ни не выглядят
отрицательными персонажами, поскольку сравниваются с Натанаэлем.
И поскольку тот в своем безумии спустился даже ниже обычного уровня сознания,
то Клара и Лотар – для него высоты, которых он не
может достичь.
Теперь
о них самих, о романтиках, об Ансельме и о Натанаэле.
Я уже говорила, что рассматриваю их как два полюса на шкале человеческого
бытия. Духовное видение – оно как дополнительная возможность человеческой души,
само по себе оно нейтрально, но с его помощью можно как возвысится до небывалых
высот, как это произошло с Ансельмом, так и спуститься ниже некуда, как
случилось с Натанаэлем. Двойственность вырвала их из
объятий привычного и заставила выбирать. В случае с
Ансельмом его выбор и высокие духовные качества, его любовь и вера помогают ему
достичь Атлантиды – жизни в гармонии и поэзии. А Натанаэля
его страх, его эгоистическая любовь к себе, безверие и вечные сомнения приводят
к сумасшествию и самоубийству.
О
двух лагерях говорит в своей работе “Эрнст Теодор Амадей Гофман” Миримский И.В. : “Основная тема, к которой устремляется все
творчество Гофмана,— это тема взаимоотношения искусства и жизни; основные
образы — художник и филистер.
«Как
высший судия,— писал Гофман,— я поделил весь род человеческий на две неравные
части. Одна состоит только из хороших людей, но плохих или вовсе не музыкантов,
другая же — из истинных музыкантов. Но никто из них не будет осужден, наоборот,
всех ожидает блаженство, только на различный лад».
«Хорошие
люди» — филистеры, довольные своим земным существованием. Они послушно
исполняют в этой трагикомедии, в этой одновременно страшной и смешной
фантасмагории, которая называется жизнью, свою бессмысленную роль и в
самодовольстве и духовной нищете своей не видят роковых тайн, скрывающихся за
кулисами. Они счастливы, по это счастье ложное, ибо оно куплено дорогой ценой
самоотречения, добровольного отказа от всего истинно человеческого, и прежде
всего от свободы и красоты.
«Истинные
музыканты» — романтические мечтатели, «энтузиасты», люди не от мира сего. Они с
ужасом и отвращением смотрят на жизнь, стремясь сбросить с себя ее тяжелый
груз, бежать от нее в созданный их фантазией идеальный мир, в котором они будто
бы обретают покой, гармонию и свободу. Они счастливы
по-своему, по и их счастье тоже мнимое, кажущееся, потому что вымышленное или
романтическое царство — фантом, призрачное убежище, в котором их то и дело
настигают жестокие, неотвратимые законы действительности и низводят с поэтических
небес на прозаическую землю.
19
В
силу этого они осуждены, подобно маятнику, колебаться между двумя мирами —
реальным и иллюзорным, между страданием и блаженством. Фатальное двоемирие
самой жизни, как в микрокосме, отражается в их душе, внося в нее мучительный
разлад, раздваивая их сознание. Однако в отличие от тупого, механически мыслящего
филистера романтик якобы обладает «шестым чувством», внутренним зрением,
которое открывает ему по только страшную мистерию жизни, но и радостную
симфонию природы, ее поэзию, «священное созвучие всех существ, составляющее
глубочайшую ее тайну». Выразить этот поэтический дух природы призвано
искусство, которое и является, по мнению Гофмана, единственной целью и смыслом
человеческого бытия.”
Еще
один интересный момент – в творчестве Гофмана двоемирие, проявившись раз в
романтической душе, уже не покидает ее, словно отрезает пути назад. И Ансельм и
Натанаэль пытаются вернуться в мир обыденный и
влиться вновь в привычное общество. Но внутренний резкий диссонанс не позволяет
сделать этого окончательно ни одному, ни другому. Но так происходит лишь в гофмановских произведениях. Сам он прекрасно понимал, что
общество может затянуть даже самого увлеченного романтика и подрезать ему
крылья. Спеленать мечту, заставить стереть лицо и заменить его серой маской...
Вот самый главный страх Гофмана и с этим он боролся до конца.
20
Двоемирие
в природе и быту
(мир вещей)
“Однако
в душе подлинного романтика живет не только боль, рожденная
двойственностью бытия, но и тоска по утраченной гармонии,
стремление преодолеть разрыв: «Он чувствовал, как в его душе
просыпалось что-то неведомое и причиняло ему ту блаженную боль, которая и есть
бесконечная тоска, сулящая человеку иное, высшее существование».
Романтическая тоска — это для Гофмана не только вечное неосуществимое
желание сбросить земную оболочку, слиться с бесконечным, это и стремление вернуться в лоно
матери-природы, приобщиться к ее таинствам, найти в них разрешение
внутренних противоречий. В душе романтика «раздается божественный звук,
рожденный чудесной гармонией в сокровенной глубине природы».
Потому-то он и способен понять «чудесные голоса природы», ибо «на
всякий тон откликается тон, ему созвучный»” (Славгородская
Л. В. “Гофман и романтическая концепция природы”).
Из
двойственности человеческого сознания вытекает двоемирие в природе и в вещах.
Это взгляд человека, видящего скрытое.
Отдельно от него этот мир не виден. Лишь романтику доступны сказочные видения,
звуки небесных сфер, понимание мировой гармонии. И глазами таких романтиков мы
видим в гофмановских повествованиях мир удивительный,
иногда прекрасный, иногда ужасающий, но как нельзя притягательный. “...Романтик
и в пейзаже может ощущать
«человеческое начало», и человеческое
сознание может населить образами природы, ибо «если ты проник в глубокий смысл природы, то картины ее засияют в твоей душе во всем их великолепии». Именно
таков внутренний мир героев Гофмана, у которого одни и те же элементы пейзажа характеризуют и реальную обстановку действия, и душевное состояние
героя, и музыку.”
(Там же). Каждая
вещь, каждый предмет у Гофмана имеет внутреннюю сущность. Философский смысл
предметного мира раскрывает нам глубины авторского замысла.
Рассмотрим
с сначала “Золотой горшок”, пытаясь проникнуть в двоемирие вещей и природы.
Первая встреча Ансельма с удивительным происходит у
куста бузины, где он влюбляется в прекрасную Серпентину. Эта встреча могла
произойти только в гармонии природы. Природа – это проявление высшей поэзии,
божественного замысла на земле и только через нее может прийти чудо. Кто же
такая змейка Серпентина, произошедшая от брака духа Саламандра и зеленой змеи.
Напрашивается аналогия с Библией...В каббалистическом
смысле змея – это символ желания и воплощения.
21
Но,
если Саламандр посредством любви к змее был вынужден воплотиться в земном
обличье, то для Ансельма любовь к змее - это желание воплотить гармонию души
своей в реальность, реализовать свои мечты, стать поэтом. Этой любовью
начинается его путь к совершенству. Препятствиями на пути встают вещи,
олицетворяющие слуг зла. Когда Ансельм впервые приходит к Линдгорсту,
его встречают неумолимые стражи – дверная ручка превращается в лицо ненавистной
старухи, а шнур звонка – в исполинскую змею, которая на этот раз олицетворяет
всепоглощающий страх. Атлантида, которую Линдгорст
обещает Ансельму, есть не что иное, как рай, как жизнь в гармонии. Интересна
версия В. Гильманова в работе “Мифологическое
мышление в сказке Э.Т.А.Гофмана “Золотой горшок”” о
том, что Золотой горшок – это символ святого Грааля. И что Ансельм как раз
находится в поисках своего Грааля, как совершенства.
Гармонично
вплетаются два мифических повествования о Фосфоре и Саламандре. Они
действительно пропитаны если не восточной напыщенностью, как заявил регистратор
Геербранд, то, по крайней мере, духом восточной
философии. Пожалуй, надо сказать, что Гофман вообще увлекался магическими и
философскими трактатами и алхимия духа ему была известна. Это сквозит в каждом
его произведении. И если на первый взгляд эти истории больше похожи на сказки,
на самом деле они скрывают глубокий духовный смысл. История о юноше Фосфоре
есть не что иное, как история о сотворении мира и метаморфозах человеческой
души. Сама лилия, как говорит сам автор, это видение священного созвучия всех
существ, то есть видение и понимание гармонии мира. И изначально человеческая
душа пребывала в этом счастливом блаженстве, не задумываясь, но затем захотела
понять принципы мироздания, стать подобной тем самым творцу. Искра, что Фосфор
заронил в душу лилии – мысль. И с мыслью душа познает и боль и страдания.
Теперь ей предстоит пройти огромный путь к совершенствованию, чтобы уже
сознательно вернуться к видению гармонии. И этот путь предстоит также и
Ансельму.
Примечательна
еще одна находка автора – метафора зеркал. Здесь двоемирие
реализуется в образах зеркала, которые в большом количестве встречаются в
повести: гладкое металлическое зеркало старухи-гадалки, хрустальное зеркало из
лучей света от перстня на руке архивариуса Линдгорста,
волшебное зеркало Вероники, заколдовавшее Ансельма. Зеркала – это известный
магический инструмент, который всегда пользовался популярность у всех мистиков.
Считается, что человек, наделенный духовным видением, способен с помощью
зеркала легко увидеть мир незримый и действовать через него, как через своего рода портал.
22
Сады
и диковинки в доме архивариуса Линдгорста – это преддверие
чудес рая. А заодно и индикатор правильности пути Ансельма. Пока его душа на
правильном пути, он может видеть и слышать отголоски мира чудесного, он открыт.
Но как только он соступает с пути истинного,
поддавшись чарам старухи Лизы и Вероники, он видит лишь герани в горшках да
стайку взбаломошных воробьев, поскольку закрыт. За
что и расплачивается – лишь в одухотворенном состоянии он может постигать тайны
древних манускриптов, без духовного видения он не может разобрать таинственных
крючков и закорючек на пергаменте. Вследствие чего и ставит кляксу на оригинал
и попадает под стекло.
Стекло
– тоже замечательная метафора. Гофман подразумевает, что под стеклом живет
большинство людей. Они закрыты от чудес мира непроницаемым панцирем. И лишь
тот, кто хоть однажды вырвался на свободу, способен почувствовать тяжесть
пребывания под стеклом, состояние закрытости. А. Ботникова
“Функция фантастики в произведениях немецких романтиков: “Состояние запертости в стеклянной колбе Ансельму чрезвычайно
тягостно, тогда как находящиеся в таком же положении три ученика Крестовой
школы и два писца чувствуют себя как нельзя более удобно. Стеклянная колба, в
которую заперт Ансельм, предстает как метафора изоляции человека от богатства
внешнего мира, его неспособности овладеть им. То, что другим, “прозаическим”
душам кажется нормальным состоянием и даже благоденствием, для “поэтической”
натуры Ансельма нестерпимо. Отдавшись во власть Вероники, сблизившись с конректором Паульманом и
регистратором Геербрандом, Ансельм лишил себя
возможности поэтического существования, отрекся от мечты”. С помощью веры и
любви к своей мечте, Ансельму удается вырваться из тяжкого плена... Он получает
Золотой горшок, из которого в момент союза с Серпентиной вырастает прекрасная
огненная лилия. Перевести это можно так: он достигает совершенства, преодолев
все препятствия, и его душа наконец обретает окончательное видение гармонии
мира, когда он соединяется со своей мечтой и Музой. Гофман сам немного
разоблачает свою сказку, когда в конце устами Линдгорста
заявляет: “Да и разве блаженство Ансельма не есть что иное, как жизнь в поэзии,
которой священна гармония всего сущего открывается как глубочайшая из тайн
природы!”
И
опять же процитирую Л.В. Славгородскую: “...у Гофмана
каждая деталь находит свое место в целом, оказывается необходимой и органической составной частью единой и стройной системы. Именно
благодаря романтической иронии в его творчестве возникает мастерски
организованный, в высшей степени осмысленный мир образов Гофмана, основанный
на глубокой и безошибочной внутренней логике.
Идею романтической иронии Гофман
воспринял как мировоззренческий и
художественный принцип. Реализуя этот
принцип в своем подходе к миру, в изображении противоречий действительности, Гофман достиг той
жизненной конкретности и масштаба в
отражении конфликтов своей эпохи,
которые сделали его писателем мирового значения”.
23
Перейдем
теперь к Песочному человеку. В этой новелле меньше символики и мифологических
образов, но попытаемся найти и разобрать их. Один из главных символов, что
шествует через все повествование – это “глаза”. Мрачный Коппелиус еще в детстве пытается лишить глаз маленького Натанаэля, Песочный человек засыпает песком глаза
непослушных детей, продавец барометров Коппола
(двойник Коппелиуса, выражение одной и той же темной
силы) пытается продать Натанаэлю глаза и продает
подзорную трубу, пустые глаза Олимпии, потом кровавые глаза куклы, которые Спаланцани бросает в грудь Натанаэлю
и т.д. и т.п. За этим мотивом скрывается много смыслов, но главный из
них таков: глаза – это символ духовного видения, истинного зрения. Тот, кто
обладает “настоящими глазами” и живым взором способен видеть мир и воспринимать
его истинную красоту. Но тот, кто лишен глаз или заменил их искусственными, тот
обречен видеть мир искаженным, испорченным. А поскольку глаза – это окна души,
то и в душе происходят соответствующие изменения. Поддавшись темным силам, Натанаэль соглашается поменять “глаза” - он покупает у Копполы подзорную трубу. “Механическое ужасает, когда нам
прямо показано живое, вытесненное механическим, когда налицо все претензии механического,
вся его злость и обман. Старый оптик-шарлатан Коппола-Коппелиус
достает из кармана лорнеты, очки и выкладывает их перед собой. Он достает еще
и еще очки, весь стол занят ими, из-под очков сверкают и горят настоящие живые
очи, тысячи очей; взгляд их судорожный, воспламененный, красные, как кровь,
лучи пронзают Натаниэля. В этом эпизоде смысловой
центр новеллы о песочном человеке — подмена механическим искусством живого и
самобытного, узурпация, производимая механическим...” (Берковский Н.Я.) А
сделал он это в силу своего эгоизма, он и раньше не желал видеть дальше
собственного носа, как мы замечаем это уже в его письмах. Он желает признавать
лишь собственное видение и ничье другое, поэтому он изначально готов сменить
истинное видение и ступить на темный путь. Когда он совершает свой выбор, в его
комнате послышался леденящий предсмертный вздох – этот вздох означал духовную
гибель Натанаэля. Он сохраняет способность видеть мир
сокрытый, но лишь его темную часть, обитель ужаса, обмана и лжи.
Однако
милосердная судьба дает Натанаэлю шанс – после
ужасных событий Клара спасает его, он сам зовет ее ангелом, что вывел его на
светлую стезю. Но не удерживается... Когда они с Кларой поднимаются на ратушу
чтобы обозреть красоты природы, он смотрит в проклятую подзорную трубу - тут сумасшествие окончательно поглощает его.
Он уже не может смотреть на мир открыто, раз спустившись в бездны ужаса, он уже
не в силах вернуться оттуда.
Вся
новелла – это зашифрованный символами путь души к деградации. Ключом к темному
пути является эгоизм, сопутствуют ему безверие и сомнения. И заслуженной
наградой является сумасшествие и самоубийство, как один из главных грехов.
24
В
этой главе, мне кажется, нужно рассмотреть еще одну тему – тему взаимосвязи
описаний природы и музыки в творчестве Гофмана. Гофман был прекрасным
музыкантом, и всю его жизнь он шел с ней рука об руку. Обратимся снова к работе
Славгородской: “ Музыка — самое
полное выражение романтической тоски,
«ее предмет—бесконечное». Она является в то же время и «всеобщим языком природы»: «Разве музыка, живущая в нашей душе, может быть иной, чем та, которая, подобно
глубокой, лишь высшему пониманию доступной тайне, скрыта в самой природе?». И еще: “Эмоциональный настрой романтической души созвучен «таинственной музыке сфер, которая есть великий
неизменный принцип жизни самой
природы». В этом созвучии рождается
новая гармония, которая являет собой
высшее достижение духовной жизни человека.” Во всех
произведениях Гофмана звучит музыка, то прекрасная и яркая, то таинственная или
мрачная. Его произведения превосходно ложаться на
музыку – чему замечательное доказательство “Щелкунчик”, переложенный на музыку
Чайковского и заслуживший мировую популярность. Он также является автором оперы
"Ундина" на сюжет повести романтика Фуке, известной у
нас по переводу Жуковского. Музыка пронизывает всю его прозу не
только как тема, но и как стиль. В шелесте
листьев мы слышим музыку, в голосах – музыку, в течении
вод – музыку, в монотонном голосе повествователя – опять музыку. В ней –
гармония космоса и бесконечности, весь человеческий мир и природа могут быть
выражены этим универсальным языком. Магия тоже может быть выражена музыкой.
Сама музыка – великая магия, способная перевернуть душу и сделать ее лучше и
совершенней...
25
Заключение.
Творческий
путь Э.Т.А. Гофмана яркой звездой прочертил ослепительный след на небосклоне
гениев литературы, он был короток, но незабываем. Трудно переоценить влияние
Гофмана на мировую литературу, а особенно на русских писателей. До сих пор
творчество его волнует умы и души, заставляя делать переоценку мира внутреннего
и внешнего. Произведения Гофмана представляют собой необъятное поле для
исследований – каждый раз, перечитывая одно и то же, открываешь все новые
горизонты мысли и фантазии автора. И, наверное, одним из самых замечательных
свойств произведений этого романтика является то, что они “лечат” душу,
позволяя самому заметить в себе пороки и исправить их. Они открывают глаза на
многообразие мира, показывая пути к обладанию богатством мироздания.
Тема двоемирия существовала всегда. Практически в любом художественном произведении можно услышать ее отголоски, почти каждого писателя волновала она. Но, как мне кажется никто так не раскрыл ее и не показал во всей ее многоплановости как Э.Т.А.Гофман. Именно поэтому все критики говорят о знаменитом гофмановском “двоемирии”, характеризуя его творчество...
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ ПО ГОФМАНУ
1. Бент М.И. Поэтика сказочной новеллы Гофмана как реализация общеромантической эволюции // В мире Э. Т. А. Гофмана. Вып. 1. Калининград, 1994. - С. 75-87.
2. Берковский Н. Э.Т.А. Гофман // Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. - Спб.: Азбука-классика, 2001. - С. 419-489
3. Ботникова А. Б. Функция фантастики в произведениях немецких романтиков // Проблемы художественного метода. Рига, 1970. - С. 110-128
4. Бэлза И. Э.Т.А. Гофман и романтический синтез искусств // Художественный мир Э.Т.А Гофмана/ Сб. Статей// АН СССР, Науч совет по истории мировой культуры. - М.: Наука, 1982. - С.11-34
5. Гильманов В. Мифологическое мышление в сказке Э. Т. А. Гофмана «Золотой горшок» // В мире Э. Т. А. Гофмана. Вып. 1. Калининград, 1994. - С. 27-40.
6. Жирмунская Н.А. Новеллы Э.Т.А. Гофмана в сегодняшнем мире // Жирмунская Н.А. От барокко к романтизму: Статьи о французской и немецкой литературах. - Спб.: Филологический факультет СПбГУ, 2001. - С. 383-402.
7. Карабегова Е. Роль автора-повествователя в сказочных повестях Э. Т. А. Гофмана // В мире Э. Т. А. Гофмана. Вып. 1. Калининград, 1994. - С. 63-74.
8. Карельский А. Эрнст Теодор Амадей Гофман / Вступ.ст. в кн.: Гофман Э.Т.А. Собрание сочинений. - В 6т., Т 1. - М.: Художественная литература, 1991. - С. 3-25.
9. Миримский И.В. Эрнст Теодор Амадей Гофман // Миримский И.В. Статьи о классиках. - М., 1966. - С. 79-132.
10. Парнов Е. Крылья сказки за плечами // Парнов Е. Фантастика в век НТР: Очерки современной научной фантастики. - М.: Знание, 1974. - С. 40-55.
11. Подковыркин П.Ф. Поэтика романтизма в повести-сказке Э.Т.А. Гофмана “Золотой горшок”. Практикум // http://ppf.asf.ru/Gofman.html
12. Славгородская Л.В. Гофман и романтическая конепция природы. - // Художественный мир Э.Т.А Гофмана/ Сб. Статей// АН СССР, Науч совет по истории мировой культуры. - М.: Наука, 1982. - C.1 85-216.
13. Тураев С.В. Гофман и романтическая концепция личности..// Художественный мир Э.Т.А Гофмана/ Сб. Статей// АН СССР, Науч совет по истории мировой культуры. - М.: Наука, 1982. - C. 35-44
14. Федоров Ф.П. Время и вечность в сказках и каприччио Гофмана // Художественный мир Э.Т.А Гофмана/ Сб. Статей// АН СССР, Науч совет по истории мировой культуры. - М.: Наука, 1982. - C. 81-106
15. Чавчанидзе Д. Романтический мир Эрнста Теодора Амадея Гофмана /Вступ.ст. в кн.: Э.Т.А. Гофман “Золотой горшок” и другие истории. - М.: Издательство "Детская литература", 1981. - С. 4-12.
16. Шевченко Г.А. К проблеме литературного характера в творчестве Гофмана // Из кн.: Художественный мир Э.Т.А Гофмана/ Сб. Статей// АН СССР, Науч совет по истории мировой культуры. - М.: Наука, 1982. - С. 235-246.